Вот уже несколько дней они идут без отдыха, лишь изредка прирываясь на еду и сон. Одинадцать эльфов и один человек. Казалось бы никому и не прийдет в голову отправится в поход за сильмариллами. А тем более, если они им не нужны. Но так случилось, что ныне цена сильмариллов – любовь. А это то, что всегда хотел сохранить в Арте Мелькор, Атандил, Ортхэннэр и тот человек, любящий, готовый умереть за любовь, Берен. Судьбы их ныне были связаны. Совсем не важно что впереди поединок.
От тел жутко разило вонью. Обличие орков выводило спутников из себя. Но что им оставалось делать, лишь так они надеялись незаметно пройти через Тор-ин-Гаурхот. Иногда Эдрахилу казалось, что Берен вот-вот и умрет. Человек был весь зеленый и довольно часто забегал в кусты. Да... Он мог так думать, он не знал людей, ему не было важно на их судьбу. Он и пошел на смерть лишь из-за верности своему Владыки – Финроду. Но кому, как не Финроду, кому как не другу Атани, которых он встретил самыми первыми, кому как не Атандилу знать, что человек это вовсе не слабое создание. Что человек может совершать столь мужественные поступки, какие не совершит никогда лучший воин из эльфийской армии. Наверно поэтому Финрод не волновался за него. Ведь он знал, что у Берена сильная духом плоть, что раз Берен пошел на верную гибель, то он просто не сможет умереть от вони уродливого обличия.
И вот. Они пришли. Мост. А впереди высокая крепость. Все, что мог подумать Финрод: - «Боги, неужто это – Минас-Тирит?!». Да. Крепость ныне было просто не узнать. Великие светлые стены почернели, от крепости исходила какая-то сила, но спутники не могли её понять, все, кроме Финрода. Он понял, что надо отсюда уходить, что не выйти им отсюда. Но как сказать Берену, что он не сможет добиться сильмариллов, а значит и возможности быть с той, у который ныне покоиться его сердце? Как сказать Эдрахилу, что этот поход – ненужен, что Они сейчас же должны вернуться в Нарготронд и быть осмеяными? Нет. Нельзя. Но, как же поступить?
Взгляд эльфа вновь упал на черный мост. И он понял – уже не уйти. На мосту стоял он. Во всем своем величие. Саурон стоял молча и не двигаясь, лишь ветер изредка трепал подол его плаща и тогда казалось, что Саурон расправляет свои огромные черные крылья. Они тоже молчали. Одинадцать эльфов и человек. Они замерли. Двенадцать светлых бликов во Тьме. Казалось одно дыхание и Арта сломается на тысячу осколков, что полетят бабочками по Эа, а потом родиться новая песня уже других Айнур, потому что им не стать уже прежними.
Скрежет песка. Кто-то шагнул вперед. Эдрахил осмотрелся – Финрод. Он уже стоял напротив Саурона. Будто бы приняв вызов. Ветер растрепал золотые локоны эльфа. Мгновение и Саурон повернулся к нему спиной и зашагал в крепость. Финрод последовал за ним, а с ним и спутники.
Огромный темный зал. Высокий трон, около трона волк. Большой. Огромный волк. Уродливое существо. Опять нависло молчание. Опять в воздухе – Смерть. И вот. В этом молчание полились первые светлые ноты арфы, вытекающие мягким светлым мотивом из-под рук Финрода. Затем родились слова и светлые видения заполнили комноту светлыми бликами. В этот миг связались в одну Любовь и Ненависть, Жизнь и Смерть. Финрод пел, казалось Саурон вторит ему, но нет... Саурон встал с трона и запел свою песню. Переплетение Звезд и Боли, Могущества и Воли, Он спел и о той страшной резне в Альквалондэ, и о той неосуществимой клытвы Феанорингов. Но Финрод продолжал ткать видения. О Светлом небе в Лебяжьей Гавани, о чистых полях и густых лесах, о реках и морях, о прекрасных творениях Тэлэри. И вновь новая песня Тьмы разразила Светлый лик нолдор. Ныне Саурон запел о той Боли, что приченили Мелькору. И Финрод не выдержал. Слишком он любил. Любил все. Для Финрода не было плохо и хорошего, Светлого и Темного. Все было едино. И он упал. Мрак заволок глаза. Саурон опустил голову и грузно опустился на трон. Еще долгое время они так и застыли. Девять эльфов, пытающихся сдержать Эдрахила, что хотел помочь Королю, один Человек, застывший в немом молчание, не всилах пошевелиться был он, и Темный Майяр, чьи губы что-то шептали, иногда с них капала кровь, Саурон прокусил их. Саурону было больно. Больно за этот поединок. Эта безысходность пугала его еще с того момента, как ему сказали, что к Тор-ин-Гоурхоту подходит отряд из двенадцати странных орков. Ведь Майяр знал, что это не орки. Знал и то, что впереди поединок. С одной стороны те, кого он никак не смел позволить себе обидеть, с другой – отец. Метался в выборе он даже в песни своей. Боль сердца переливалась откликами нот и слов. В видениях появлялись мертвые тела, цепи на руках. Саурон знал, что это никогда не сможет вынести Финрод, но этот поединок необходимо было закончить. И он его закончил. Теперь ничего не повернуть. Саурон – победивший и побежденный, Финрод – побежденный и победивший. Что делать, если у этого поединка нет того, кто выиграл?
Темница. Финрод очнулся от холодной воды, которую кто-то небрежно брызгнул ему в лицо. Это был орк. Он разбудил его и ушел. Финрод огляделся. Темные, покрытые кое-где мхом, стены, холодный плитный пол и широкая решетка на петлях, что скрпела каждый раз как к ним приносили еду. Никто не знал сколько они здесь продержаться.
- Финрод, а ты помнишь... помнишь как мы впервые встретились? – губы Эдрахила еле шевелились, сил просто не было. Но Эдрахил должен был во что бы то ни стало вытащить Финарато из этого транса.
- Да.. Помню, друг... Зачем ты отправился сюда за мной? Зачем вы все пошли. Я обрек вас на гибель, - Финроду было тяжело говорить. С каждым новым словом боль сельнее резала его душу.
- Ты наш Король. Ты Король Нарготронда. – гордо заявил один из остальных эльфов.
- Король ли... – усмехнувшись проговорил Финрод, - Король-без-королевства не...
И тут его слова перебил скрежет решетки. Это было ужасно. В темницу вошло чудовище. Уродливое и огромное. Финрод почувствовал дыхание смерти и попытался порвать цепь, но все безуспешно. В тот день смерть забрала первого из эльфов. Потом вновь тишина и спокойствее, но Финроду уже было невозможно успокоиться. Когда пришла очередь Эрахила, Финрод и Эдрахил схватились за руки.
- Прощай, король мой, друг мой, брат мой... – и с этими словами Эдрахил отпустил руку Финрода. Теперь он знал, что его смерть неизбежна. Эдрахил даже был счастлив, потому что не увидет больше смерти. Не увидит никогда.
Берен все это время молча сидл не шевелясь, лишь изредка шевелился что бы есть и спать. Но тот день смерти Эдрахила поразил его человечью душу. Он не знал, что есть настолько преданные друзья.
На эльфа же после этого дня было невозможно смотреть. Губы Финрода были искусаны и кровоточили, на руках появились раны от выросших за время плена ногтей, вонзавшихся в ладони при сжимании их в кулак, а так он делал постоянно при криках друзей. Несмотря на истрепанность одежды эльф все еще был красив, безупречен. Бледнота лица была не заметна на фоне живих глаз, в которых горел костер сердца нолдора. Финрод прошел многое, видел гибель в Хэлкараксэ, но сейчас... здесь... Это было самым тяжелым испытанием в жизни... Он уже никогда не сумеет это забыть. У него не хватит на это сил. Он бессмертен, а бессмертые не забывают.
Темница. Тишина. Лишь изредка - звон цепи. Двое застыли в темноте мертвым изваянием боли. Никто не знал - кто будет умирать следующим, но каждый думал, что смерть постигнет именно его, нежели друга. Клятва и любовь связали их и вели неразрывной нитью. И вот сейчас, в бывшем Минас-Тирите, их должна связать Смерть. Мысли тоже спутывались в один комок, лишь единственный укор приследовал обоих - "Нет! Так не будет! Я не могу погубить его..." Берен думал о своей любимой, он знал, что умрет с её именем на губах. Знал и уже ничего не пытался сделать, наверно он потерял ту единственную Надежду, которую всю свою жизнь боялся потерять Финрод, которую не потерял даже при проигранном поединке с сыном Темного Бога. Финрод до сих пор был не в силах понять отчего Саурон не захотел принять доброту и любовь. Отчего Саурон продолжал бороться сам с собой, зная, что поединок выигран. Не знал. Наверное он был просто слишком горд, что бы принять то, что предлагает Нолдо, эльф из рода Финголфина, покалечевшего Мелькора. Молчание заливало тюрьму. Никто не мог произнести и слова, казалось что у них просто не хватит на то сил. Тишина. Отчего это пленение нельзя назвать Веком Оков? Лишь потому что прошел не Век? Разве можно отсчетать сколько они пробыли в тюрьме до ... смерти... или освобождения? Или же потому что теперь в темнице сидят эльф и человек, осужденные на плен не великими Валарами, а Темным Майяром, Сыном Мелькора? Да, пусть о них потом никто и не вспомнит - разве важна - чужая память? Главное они помнят - помнят как восходит и заходит солнце, как блестят маленькими искорками звезды, как шумит лес и в его ветвях сидит хор маленьких птичек. Разве это - не важно сейчас, в полной темноте, в беззвучие каменых стен? Это была последняя надежда эльфа, последний шанс не сойти с ума. Человек же переносит все это легче чем эльф, человек привык к темным домам, к темноте подземелий и шахт. Человек стерпит тишину. Эльф - никогда. Эльф перенесет голод, жажду, но тишину и заточение - никогда. Бездушье, безликость, лишение свободы - смерть для крылатой души эльфа. И вовсе не важно, что он - Правитель Нарготронда, не важно что его дом - в пещерах, там - свобода. Свобода замысла, воли. Ведь там, в темнице, разве их вел Замысел? Нет, сердце нельзя вести замыслом, сердце живет само собой. Отого они, ведомые сердцем, не свернули, понимая, что отсюда никому не уйти - или уйти лишь одному.
И вот... в Мертвой Тишине раздался шелест шагов. Финрод и Берен приподнялись и посмотрели друг на друга. По-прежнему молча, но в глазах читалось это последние - "Прости, друг..." Дверь заскрипела и в тюрьму вошел волк, огромный волк с большими зубами, по которым капала слюна. Человек невольно вздрогнул - теперь уже ничего не изменить. Теперь все остается в руках у Эру. Финрод увидел эту легкую дрожь на теле Берена и взял его ладонь в свою руку, будто пытаясь отвлечь от этой уродливой и тяжелой Смерти. Сейчас он, Атандил, по-настоящему почувствал что значит - Человек. Что значит быть другом в смерти. Понял, но только сейчас, перед лицом той неминуемой смерти. Волк стоял долго, будто хотел выпить всю надежду из души эльфа и человека, потом сделал шаг к Финроду. Мысль забила эльфу в вески - "Хорошо. Иди сюда. Я здесь. Я..." В глазах Берена только сейчас забилась птицей безнадежность, личина гибели охватила его, по щекам покатились соленые капли серебряной росы глаз. А Финрод смеялся, нет... он не сошел с ума. Он не боялся смерти - это не конец для него. Смерть - конец Человека. И вот - в одно мгновенье волк замер. Финрод понял, что это была лишь... издевка судьбы. Что сейчас один прыжок и этот зверь вопьеться клыками в тело Человека. А он, Атандил, будет наблюдать как дух покидает побелевшее тело. Он будет слышать как с губ срывается - "Соловей..." И тогда понял - не вынесет этой муки. Цепи порвались легко, казалось что теперь это были не тяжелые цепи темницы, а все-навсего тоненькая цепочка на шею. Один миг и в руках эльфа забилось это уродливое животное. Дикий рык пронесся по всему Тор-ин-Гаурхоту. Берен стоял, ничего не видев перед собой, а когда пришел в себя увидел все - порванную цепь, безжизненное тело недавней смерти, а в самом углу, в покрасневшей от крови рубашки - тело эльфа. Он еще дышал, Берен изо всех сил надеялся, что эта кровь - кровь волка. И вот Финрод сделал усилие и перевернулся на спину, изо всех сил подтянул себя к человеку. Берен быстро подхватил его, как только это позволила сделать цепь на руке.
- Ты... жив?... - Задыхаясь проговорил эльф, - ты жив... Я знал, знал что умру. Ты только не вини себя...
И вот вновь - шелест шагов... тихий, не такой, как в прошлый раз.
Эльф застонал. Боль разорвала его сердце на части, яркие светлые глаза нолдо заволок туман. "Неужели опять?! Неужели не дадут надежду спастись?" В темницу вошел высокий, в темных одеждах... майяр. Берен закрыл тело эльфа собой. Думая лишь одно - "Нет.. Он не должен погибнуть здесь... Нет.. Только не так." Саурон оттолкнул тело человека, как ни странно - осторожно. Да, ему было плевать на человека. Саурон боялся причинить боль эльфу. Казалось бы - Поединок уже миновал. Неужели он хочет нового поединка? Что бы уже наверняка и бестрепетно?!
Руки майяра потянулись к телу раненного эльфа. И вдруг - скрежет цепей за спиной. Берен пытался ударить Майяра так, что бы отвлечь от тела умирающего эльфа, но не получилось. Саурон даже не обратил на это никакого внимания. Схватив на руки Финрода он понес его по темным коридорам.
- Прошу... Свобода... Подари... - губы эльфа что-то шептали, казалось в бреду - но Саурону все было понятно.
Он вынес тело эльфа из ворот Тор-ин-Гаурхота и понес через мост на поле, большое поле зеленой, мягкой травы. Еще мгновение и Майяр бережно положил тело эльфа на землю, так что Финрод даже не застонал от боли.
- Спасибо... - на лице эльфа появилась улыбка, но через мгновенье с губ начала капать кровь. Эльф был изодран в клочья силой волка. Саурон быстро оторвал от своего одеяния кусок ткани и вытер кровь с лица Финрода и его - и волчью.
- Нет... Не умирай... Атандил... не надо... Я не знал, что все так получится.. я... - слова слетали с губ майяра быстрым потоком.
- Ты не знал, что возможно так сильно любить? - эльф перебил его. Теперь Финрод улыбался. Он умирает не в пещере, что с того, что с ним сидит тот, кто погубил его и хотел погубить Берена?!
- Да... Я забыл.. Любовь... Забыл... Прости.. у меня нет сил лечить тебя... А донести до Учителя я уже не успею - с лица Майяра потекли слезы.
"Что это? Слезы?! Значит он еще не Жестокий. Значит я сумел вернуть ему чувства." - мысли Финрода теперь летели в небо, как и он сам. Ему казалось - он парит. Но он всего-навсего лежал на траве, которая раньше была зеленой, но стала красной от крови. Отныне эта земля - постель его тела. Он знал это. Знал... И знал еще тогда, когда решил пойти с Береном. Но откуда он мог знать, что сын Врага Мира не позволит погибнуть ему в темнице. Кто знал что они вот так и застынут на траве. Миг... и Жизнь покинула тело эльфа. Ушла из него, как звезды уходят со светлеющего неба. Он умер с улыбкой на губах. Умер, осознавая победу над Жестокостью. Нет, не над Сауроном, хотя эльф бесспорно победил, над ненавистью Жестокого к миру.
Сильный ветер и дождь овалакивали две фигуры, ограждая от мира. Одна - фигура эльфа, умершего на руках... того, кто пытался убить его, но не потому что он того желал, нет. Финрод понимал, что пропустить их к Мелькору - было бы бездумным эгоистическим поступком. Ведь эльф знал - Саурон - сын Мелькора, потому что у них одинаково горят глаза. Понял, что вернуть чувства Жестокому еще возможно и он это сделал. Другая - сидящая на коленях, закрывающая глаза руками, чье тело иногда дрожало от рыдания. Тот, кому наконец-то вновь подарили жизнь.
Рык за спиной. Саурон обернулся - к нему подползал волк, бормоча хриплым голосом - Она здесь, Повелитель. Лютиэнь пришла. Она зовет вас.
Саурон приложил руку к голове волка и тот тихо уснул. Уже навсегда. "Я не смог помочь Финроду, не в моих силах было тогда его усыпить, но больше никто не умрет столь же мучительно" - Саурон провел рукой по мертвой ладони эльфа и ушел.
На мосту был мрак. Лютиэнь явно ждала его прихода из крепости, и когда он из-за её спины проговорил - "сайе", слегка вздрогнула. Саурон был не похож на себя, бледное тело и красные глаза... Руки - в крови... Откуда Лютиэнь знать, что это кровь - того самого Великого Правителя Нарготронда? Откуда её было знать, что Саурон хотел помочь эльфу - но не мог... что Саурон пытался зажать рану, что бы кровь больше не текла, но та, как проклятая, от простого прикосновения хлестала еще большим потоком, а эльф стонал? Откуда этому Светлому Соловью знать - что Берен жив и ждет её, а он, Саурон, отпустит его без боя?! Она не знала...
Миг и Саурон уже лежал на земле. И только он опустил взгляд на лицо эльфийки, осыпанное светом - Иэрнэ, - он неслышно промолвил имя, от замкнутых на шее клыков Хуана он еле дышал.
- Пропусти меня и отдай мне всю власть над твоей крепостью! Тогда Хуан тебя отпустит. - приказала Лютиэнь, даже не одарившая Саурона взглядом, кроме того первого взгляда удивления и тут же - презрения.
- Отдаю - тихо прошептал Саурон, но Хуан не отпустил, наоборот - зажал пасть, прокусывая плоть Майяра. Саурон глухо застонал, но Хуан тут же отпустил его, дав возможность бежать. И Саурон побежал. Да... Побежал, не от бесилия, не от собаки.. Нет. Он хотел еще раз увидеть Финрода перед тем как потеряет сознание и возможно умрет. Прибежав на тот луг он упал на колени перед мертвым телом эльфа, кровь Майяра смешалась с кровью Эльфа. Саурон упал, беззвучно проговорив, - "Прощай, брат мой... Учитель мой, прощай... Энгъе... солльх..."
Очнувшись в темплом замке Мелькора память резала его душу в клочья... Ему уже не суждено забыть... Ему неведомо забвенье... и лишь любовь придавала силы... Надежда, что родилась в нем от смерти эльфа.
А в Тор-ин-Гаурхоте наконец-то сошлись два любящих сердца, за любовь которых отдали свои жизни одинадцать эльфов, верных своему обету и долгу. Найти тело Финрода они не смогли, не сумели похоронить его. Наверно у них просто не было сил. Когда Лютиэнь пришла в темницу – она увидела нешевилившегося, в окрававленой рубахе Берена. Первая мысль была что Берен мертв. Она подбежала к нему и сильно прижала к груди. Берен закашлил и посмотрел в лицо любимой. В глазах одновременно сочиталась боль и радость. Он понимал, что Финрод умер. Он знал, что не сумел защитить эльфа от Жестокого. От этого ему становилось безумно больно. Может быть его человечье сердце и не выдержало бы этой муки, но он был рядом со своей Любовью.. Рядом с той, чье имя он повторял перед лицом той уродливой смерти. Ведь он могу умереть, лишь бы не расставаться с ней. Именно поэтому он пошел на этот, казалось бы сумашедший поход, но теперь уже дороги назад не было. И не потому, что здесь была Лютиэнь, а потому что за этот поход погиб один из самых великих эльфов – Атандил. Потому что свернуть назад - означало лишь одно – что смерть Финарато была бы напрасна. Так думал Берен. Он человек. Он не умел думать иначе... А смерть Финарато вернула в Саурона частичку Ортхэннэра.
P.S. (Просто мои личные комментарии и мысли)
Я не могу настаивать на веру в этот рассказ. Я просто верю в него сама. Я знаю, что смерть Финрода не была виной Саурона. Это была ошибка судьбы. Это было опровержение замысла Эру. Это было рождение Надежды в сердце Жестокого. Эта смерть была, несомненно, Исцелением и Светлым Бликом Арты...
Здесь не написано о том, что Финрод думал об Амариэ. Но разве это необходимо? Я знаю, я верю, что даже перед лицом смерти Финрод остался верен той, которой когда-то открыл свое сердце, несмотря на то, что в ответ получих холодный взгляд синих, как море, глаз. Он думал о ней всегда. Сердце нолдо не знает забвенья. И наверно в этом его счастье. Он любил, и эта любовь заставила его сердце пойти на самые рискованные походы - отрекшись от замысла Эру уйти в Белерианд, вызвать на поединок одного из самых сильных «Врагов Мира», и просто помочь Человеку в беде... Казалось бы эльф и человек несовместимы, но любовь не ведает преград. А Финрод любил людей, любил всем своим чистым, как родниковая вода, нолдорским сердечком...
3.01.04.
Нельзя взять, непоплатившись...
Темно. Мрак заволакивает глаза. Казалось, что это место, этот зал - создан для темноты и даже миллиарды свеч не осветят его. Посередине, в одиночесвте стоит огромный черный трон, стоящий на трех ступенях. Он отчего то казался эшафотом. Наверное потому что тот, кто сидел на нем грузно склонил голову, опершись локтем в резной подлакотник. Может потому, что корона на его голове была непомерно тяжела. Кто знает... В зале никого. Тишина. Слышно как он тихо и протяжно дышит, как он закрывает глаза, как падает локон седых волос со лба. Грохот раздался где-то далеко. Неслышный грохот, но ведь он Валар, он слышит все. Арта – это он, он – это Арта. Они связаны неразрывно. Сердце Валара и Сердце Арты. Показалось, что этот грохот издали падающие доспехи. Или падающие люди в доспехах... Но ведь это только показалось... Тихий трепет крыльев и шаги, громкие, грузные шаги, шаги человека, который непомерно устал. Эти шаги заставили Валара приоткрыть глаза. Еще мгновение и дверь в залу открылась. Вошли двое. Одна – в обличие большой черной мыши, и он – человек. Мелькор ждал их. Его глаза соприкоснулись со взгялдом Лютиэнь. В её глазах возникла ненависть, убивающая ненависть... в его – боль... В вески била память: « Иэрнэ.. Ученица моя... Как же так получилось, что ныне ты меня ненавидешь... Ты пришла с человеком... А значит, что я должен отдать сильмарилл. Но, ученица, ты же не знаешь, не понимаешь, что он – это зло. Сильмарилл прольет немало крови пред тем как займет свое место. Как сказать тебе об этом? Да и услышишь ли ты? Навряд ли... ты захочешь слышать слова Тьмы и Гнева. Ведь ты теперь не помнишь ничего. Теперь ты... Теперь я враг для тебя...»
В тишине зазвучали первые ноты песни. В звуках мягкого голоса возник призыв: «Засыпай, усни и все пройдет. Спи.» Если бы она дала ему возможность говорить – он бы обьяснил этому светлому блику, что им прийдеться омыть его кровью. Обьяснил бы... Но он засыпал. Глаза тихо закрывались. Локоны спаали с головы на плечи серебряным водопадом. Он – доверился... Он знал – что он уже не убьет их. Не сможет убить. Хотя его мощь все еще позволяла убивать, несмотря на то, что он безумно устал. Ужасно устал. За его стройными плечами почти две эпохи, эпоха радости и любви, эпоха ненависти и боли. Он потерял все, что можно было потерять. Осталась только память и сын. Нет. Мелькор не хотел сдаваться – он просто устал воевать. Устал бороться. Ведь среди всех Валаров он – иной. Он тот единственный, из тех четырнадцати, что стал Валаром и человеком, что сильно любил людей. Один и тринадцать. Ему была подарена возможность видеть звезды и творить свое. Он был рожден Творцом. Ему было позволено любить и быть любимым, хотя эту возможность у него забрали и он жестоко поплатился... Сломали его крылья, разбили чашу любви. Сделали все, что только можно было сделать Валару. Тому, кто один из самых сильных. Тому чье имя – Мелькор – Возлюбивший мир, Черный Вала, одинокий шепот черных крыльев в ночи. Осталась последняя надежда – ученик, сын, Саурон. Астэл дэн'кайо. Сейчас он, валар, засыпал. Его человеческое привзошло в его сердце все остальное и он засыпал, успокоенный голосом Иэрнэ. Тяжесть свалилась с его плеч.... он уснул окончательно, не понимая, что эта тяжесть корона с сильмариллами. А Лютиэнь пела дальше. И песня эта несла ту загадочность Мелиан и гордыню Тингола, ту зеленость леса в утренний день. Соловей пел, Человек слушал, Враг спал. Берен ждал. Ждал момента выхватить эту корону, как лев ждет добычу. Он жадно смотрел на камни. Камни, что омыты кровью еще не сполна. Но откуда им знать? Любовь зделала их отрешенными от этого мира.
А в Дориате Мелиан смотрела на черное небо. Она знала, что ошибка Тингола еще прольет много крови, но она не в силах противостоять Року. Теперь небо наполнилось страхом и темнотой. Замогильной темнотой. Неживой темнотой.
Где-то внизу Аст Ахэ, в темной, спокойной комнате спал Саурон. Спокойный майяр не боялся умирать...
Мелькор лежал на холодном полу, но ему было не важно, ведь он спал. Спал так, как спят младенцы. Железная корона лежала почти у ног Берена. Он достал кинжал, лезвие жадно блестнуло в темноте. Присев на колени он подхватил корону и принялся освобождать из железных объятий сильмарилл. Он поддался быстро и скользнул в руку Берена. Почувствоват тепло Берен решил достать оставшиеся два сильмарилла. Но судьба камней была не подвластна желанию человека. Клинок впился в зазор между камнем и железными лапками, держащими его. В полумраке что-то щелкнуло. Блестнуло сломанное лезвие ножа в руке, а сломанный наконечник жадно впился в плоть спящего Черного Валы. Кровь медленно потекла по красивому, истрепанному временем и болью, лицу. Капала на пол. Вала тяжело застонал.
Берен откинул корону и, схватив Лютиэнь за руку выбежал из залы. Наверное что-то дрогнуло в замке в тот момент, когда с лица Валы упала первая капля крови. Берену показалось, что кто-то вскрикнул и эхо этого крика пробежало по всему замку Аст Ахэ. Но это ведь только показалось...
Темная комната. В темноте на постели кто-то лежит. Спокойствие. Мертвое спокойствие. Смертельная тишина. И вдруг тот, кто лежал зашевелился и застонал. Потом резко сев вскрикнул. Он крика через швы на шее и повязку потекла кровь. Это был Саурон. Он безумной боли в горле он начал падать на подушку. Он хотел сказать, но получился какой-то невнятный хрип, больше походивший на рык. Никто не услышал: «Учитель...» Он сразу понял что произошло, что он очнулся от боли в щеке. Он неловко пощупал рукой больную щеку, но ничего не обнаружил. Он тихо начал засыпать, несмотря на ту мучительную боль.
Мелькают коридоры, один за одним. Они бегут в темноту ища свет. Темноту гибели и спокойствия. Темноту скорби, горечи, памяти и обреченности. Темноту, слегка освещаемую факелами по станах. И вот свежий воздух, но на улице ночь. Перед ними что-то встало. В темноте загорелись алые глаза Кархарота. Рык разорвал спокойствие ночи. Увидев в руке Берена сильмарилл Кархарот бросился на нешл. Отчаянно пытаясь увернуться Берен успел лишь повернуться боком. Жеские челюсти сомкнулись у него на руке, чуть пониже локтя. Лютиэнь стояла, не в силах помочь любимому. Берен кричал, стараясь вырваться. Кричал от безумной боли. И вдруг он почувствовал что он свободен. Он схватил Лютиэнь за дрожащую руку и они побежали. Дальше от крепости, дальше от этой ледяной смерти, дальше от Бога Тьмы. Так роковой камень не покинул Твердыню Тьмы, а остался в животе Кархарота.
Берен бежал, не оглядываясь, тянув за собой Лютиэнь, которой вроде бы было уже все не важно. Когда Берен был уже в безопастности, по его мнению, он остановился и посмотрел в глаза любимой. Её взгляд был мутен, безлик. Берен прижал её к себе и попытался обныть. Только теперь он понял, что руки нет. Боль резко хлынула на его тело. Он упал на колени. Капельки пота проявились на его по-человечески красивом лице. Лютиэнь опустилась рядом с ним и обняла его. Они застыли.
В темноте залы послышался шорох и тяжелый вздох. Черный Вала проснулся. Боль пронзила его маленькими оскольками льда. Он подошел к окну и дрожащей рукой ощупал щеку. Шрам был совсем свежим, кровоточил и жжег лицо. «Опять предали... Иэрнэ... как же больно... только больно...» Он умылся и закрыл рану тряпочкой. Спустился по темной витой лестнице в свою комнату и лег на постель в бессилие. Его мысли обратились к звездам и он отдыхал, падая в необыкновенно мягкое и теплое небытие...
12-14.01.04.
... Была зима. Я помню прекрасно то роковое время. Все было белым-белым, пока не пролилась кровь... Но об этом позже...
Я видел их, видел, но был глуп... Мои орки постоянно предупреждали меня об этом странном отряде. А я, наверно был по-детски наивен, думал, что они идут ко мне. Я думал, что все обойдется - не обошлось. Я так ошибся, понимаешь?
Они шли... Тихо и спокойно, будто в своих владениях. Я почти не наблюдал за ними, я был неосторожен, полагаясь на их мудрость. Но я не думал, что они могут быть настолько мудрее. Они перебили орков и одели их костюмы. Для меня это значило только одно - новый поединок. Наверно тогда я сильно преувеличил их слабость.
Они шли на меня... И я уже ждал их. Мои руки жаждали меч, мое сердце требовало звон меча, но... Прямо перед входом в мою башню они свернули. Тихо и спокойно свернули. Они прошли. Мне не оставалось ничего, кроме как переградить им дорогу. И я встал. Встал у них на пути. Мне нечего было делать. Идти к Учителю - не было времени, пустить их к нему я не мог. Не смел. Они почти загнали меня в ловушку. И я вышел.
Предо мной стояло одинадцать стражей и один человек. Их было мало, но они были сильны. Они держались на вере. Неужели они действительно верили, что пройдут? Что я их пропущу? Ох, звезды, они меня даже не знают. Они называют меня Жестоким, но не знают какой я... Мэлло, понимаешь? Они не знали...
Когда заговорил человек в его речах читалась злоба, изначально заложенная в нем. Я его не слушал. Мои глаза были прикованы к взгляду того златоволосого. В нем не было злости. Будто бы он был вынужден, но не хотел. Мэлло, я впервые видел это... Не было злобы ко мне от того, кто по природе своей должен меня ненавидеть.
А он молчал. Когда договорил человек я не помню. Я знаю, что майяры не умееют забывать... Бессмертные ничего не забывают, но я забыл. Я помню только глубокие глаза того златоволосого. А он, он стоял не страшась. Другие уже давно потупили взгляды, а он выдерживал. Когда начался поединок и как я не помню. Лишь помню образы встававшие передо мной и тот голос, чарующий голос. Да, он был менестрелем. Я не видел у него оружия. Все шли войной, а он - песней. Он пел о лесах, зеленых и чистых лесах. Помнишь, мэлло, те леса Арты? Ты помнишь... ты не забыла... Была весна. Был праздник и мы выбирали Королеву Ирисов, венки... И Учитель, в тот день, он сиял, хотя он сияет всегда. Любовью и добротой. Помнишь?
Он пел о реках, о твердынях Света. А мне приходили образы Аст Ахэ. Кровь и серый пепел. А он пел, его голос не дрогнул. Моё сердце сжалось. Мне стало больно, я хотел кричать. Кричать что бы он молчал, что бы не слышать его. И я запел. Запел громко и сильно, но голос мой дрожал. Я думал, что это даст ему мысль о победе, но и этого не случилось. Я пел о клятве феанорингов, о предательствах, о выжженных лесах Темной Твердыне, о войне. А он вторил мне. Нёс свою нить в наш поединок. Хотя нет, мэлло, это не было поединком. Это было Памятью. Горькой памятью, со вскусом полыни. Помнишь, как это?
Я видел как он поднял руку, может это был знак примерения? Но я ослеп, боль и память разорвали ту наполненную до краев чашу кровавого вина и сила рвалась из меня рекою. Я умолк когда понял, что сила златоволосого слабеет и меркнет. Я утих, слезы текли по глазам, но их никто не видел. Кто может увидеть слезы на щеках Жестокого? Разве что он. А он падал. Длилась вечность пред тем как он тихо упал на белый мост. Что было дальше? Тебе интересно?... Я расскажу... Я своей силой оглушил тех, кто остались. Как странно, они стояли рядом с ним, но не упали с ним, что бы помочь. Может боялись - ведь к Жестокому спиной не поворачиваются. Его спутников унесли. А я сел перед телом моего противника, если его можно было бы так назвать. Я смотрел на него пытаясь понять, чего он боится. И я понял. Я понял, он боится того же, чего и я. Знать, что его уже не ждут. И я понял, понял, что мы похожи. Что разницу между Тьмой и Светом делает война. Кровь на знаменах.
Его унесли в подвал. Их всех пришлось приковать цепями. Я велел следить за ними оркам. Они следили. Я нет. Здесь была еще одна моя ошибка. Понимаешь, мэлло, я опять доверился разуму, а не сердцу. Я не углядел. Я опять был наивен и невнимателен. Да, мэлло, мы все - дети. Когда я пришел к златовласому, что бы поговорить с ним я застал то, о чем никогда не мог помыслить. Ты помнишь того зверя, мэлло? Я пришел - и первое что увидел - этого зверя, мертвого, на шее, хотя это нельзя было назвать шеей, висела цепь. Я не сразу понял все произошедшее, но затем в полумраке я увидел золотые пятна на черно-красном поле. Это были его золотые волосы. Мэлло, я видел как он умирает. Тухнет тот огонек в его глазах. Я опустил лицо на человека. Он был жив! Я понял, понял что случилось. Он отдал свою жизнь за короткую жизнь человека. Хотя Учитель всегда считал равными бессмертых и смертных, а я не мог понять, как это могло быть. Я подошел к нему, в его теле еще теплилась жизнь и я сел рядом с ним. Человек спал. А он, златовласый, тихо, судорожно глотал воздух. Я так и не понял, что он хотел сказать, но услышал одно - человек должен жить. Я понял, что не смогу его убить. Не было сил, я хотел понять, чем человек заслужил такую цену. Но в то время на это не было ни секунды. Я приподнял златовласого, но стараясь закрыть лицо. Знаешь, мэлло, я испугался. Испугался, что он будет выбиваться из моих рук, но и этого не случилось. Он посмотрел мне в глаза, еле передвигая голову. В его же глазах читалась и скорбь и радость. Я бы даже сравнил их с глазами Учителя, но в тот момент не думал об этом. В моих руках умирал тот единственный, кого по-праву зовут Королем. А он все также тихо умирал на моих руках. Я чувствовал его теплую кровь на своих руках. Я понимал, что я его убил. Мне было больно. А он, он смотрел мне в глаза, глубоко-глубоко. Будто ища в них что-то. Перед его смертью я почувствовал тепло в ладонях, а потом резкий холод. Это была его ладонь, мэлло. Он взял меня за руку за миг пред смертью. Когда я попытался его поднять я почувствовал боль чуть ниже виска. Я оглянулся, сидел человек с камнем в руке, я опустил взгляд вниз, там лежал огромный камень. Он кричал что-то, кидал проклятия, велел убираться от тела златовласого. Я ничего не мог сделать. Я ушел. Я хотел его похоронить, мэлло. Я хотел прибежать к Учителю и сказать, что понял смысл войны. Она в непонимание, но не успел. Когда я поднялся из подвала на том же мосту стояла девушка, укутанная в плащ. Все остальное я помню плохо. Слышал только громкий гул, видел как рушаться своды башни. Не моей башни, мэлло. Башни того, златовласого. Я знал это. Я понял это, ведь никто не мог знать, что эту крепость можно обойти напрямик, что бы быстрее добраться до Учителя. В последний миг я понял только одно, там было его тело и тот человек, который должен был жить. Я ничего не обещал, но я должен был оставить их жить. Я проник в рушашуюся крепость и прочел несколько заклинаний. Из моей шее текло что-то вязкое, теплое и липкое. Я тогда еще не понимал, что это - кровь. По завершению я совсем выбился из сил. Я чуть не рухнул на каменный пол, но нашел силы выбраться наружу. Там меня подхватили орки, и мы ушли. Когда я впоследний раз оглянулся там шла та девушка и человек. Они спаслись. Мэлло, я видел эту девушку уже давно. Но клянусь, что видел. Она была так похожа на Иэрнэ. Но я был слишком слаб, что бы вглядываться в её лицо. Я понимал лишь одно. Сейчас, под грудой развалин покоится тело того, кто дал мне веру в поступки, кто показал своим поведением, что не все Светлое - плохое... Я помню все. Уже давно, мэлло. Помню. Я только не запомнил его имя...
15.05.2004.
